Алфавитный указатель авторов 1 – 10 выпусков:
http://www.clubochek.ru/vers.php?id=57520
Алфавитный указатель авторов 11 – 30 выпусков:
http://www.clubochek.ru/vers.php?id=58638
Фёдор Кузьмич Сологуб (Тетерников) (1863 – 1927)
* * *
Терцинами писать как будто очень трудно?
Какие пустяки! Не думаю, что так, –
Мне кажется притом, что очень безрассудно
Такой размер избрать: звучит как лай собак
Его тягучий звон, и скучный, и неровный, –
А справиться-то с ним, конечно, может всяк, –
Тройных ли рифм не даст язык наш многословный!
То ль дело ритмы те, к которым он привык,
Четырёхстопный ямб, то строгий, то альковный, –
Как хочешь поверни, всё стерпит наш язык.
А наш хорей, а те трёхсложные размеры,
В которых так легко вложить и страстный крик,
И вопли горести, и строгий символ веры?
А стансы лёгкие, а музыка октав,
А белого стиха глубокие пещеры?
Сравненье смелое, а всё-таки я прав:
Стих с рифмами звучит, блестит, благоухает
И пышной розою, и скромной влагой трав,
Но тёмен стих без рифм и скуку навевает.
1894
* * *
Словно бусы, сказки нижут,
Самоцветки, ложь да ложь.
Языком клевет не слижут,
Нацепили, и несёшь.
Бубенцы к дурацкой шапке
Пришивают, ложь да ложь.
Злых репейников охапки
Накидали, не стряхнёшь.
Полетели отовсюду
Комья грязи, ложь да ложь.
Навалили камней груду,
А с дороги не свернёшь.
По болоту-бездорожью
Огоньки там, ложь да ложь, –
И барахтаешься с ложью
Или в омут упадёшь.
1895
* * *
Восставил бог меня из влажной глины,
Но от земли не отделил.
Родные мне вершины и долины,
Как я себе, весь мир мне мил.
Когда гляжу на дальние дороги,
Мне кажется, что я на них
Всё чувствую колёса, камни, ноги,
Как будто на руках моих.
Гляжу ли я на звонкие потоки –
Мне кажется, что это мне
Земля несёт живительные соки,
Свои дары моей весне.
1896
* * *
Порой повеет запах странный, –
Его причины не понять, –
Давно померкший, день туманный
Переживается опять.
Как встарь, опять печально всходишь
На обветшалое крыльцо,
Засов скрипучий вновь отводишь,
Вращая ржавое кольцо, –
И видишь тесные покои,
Где половицы чуть скрипят,
Где отсырелые обои
В углах тихонько шелестят,
Где скучный маятник маячит,
Внимая скучным, злым речам,
Где кто-то молится да плачет,
Так долго плачет по ночам.
1898 – 1900
* * *
Не трогай в темноте
Того, что незнакомо,
Быть может, это – те,
Кому привольно дома.
Кто с ними был хоть раз,
Тот их не станет трогать.
Сверкнёт зелёный глаз,
Царапнет быстрый ноготь, –
Прикинется котом
Испуганная нежить.
А что она потом
Затеет? мучить? нежить?
Куда ты ни пойдёшь,
Возникнут пусторосли.
Измаешься, заснёшь.
Но что же будет после?
Прозрачною щекой
Прильнет к тебе сожитель.
Он серою тоской
Твою затмит обитель.
И будет жуткий страх –
Так близко, так знакомо –
Стоять во всех углах
Тоскующего дома.
1905
Чёртовы качели
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает чёрт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеётся,
Вперёд, назад,
Вперёд, назад,
Доска скрипит и гнётся,
О сук тяжёлый трётся
Натянутый канат.
Снуёт с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И чёрт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперёд, назад,
Вперёд, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От чёрта томный взгляд.
Над верхом тёмной ели
Хохочет голубой:
– Попался на качели,
Качайся, чёрт с тобой! –
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
– Попался на качели,
Качайся, чёрт с тобой! –
Я знаю, чёрт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрётся,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернётся
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, чёрт, качели,
Всё выше, выше... ах!
1907
Вячеслав Иванович Иванов (1866 – 1949)
Ливень
Дрожат леса дыханьем ливней
И жизнью жаждущей дрожат...
Но всё таинственней и дивней
Пестуньи мира ворожат.
И влагу каждый лист впивает,
И негой каждый лист дрожит;
А сок небес не убывает,
По жадным шёпотам бежит.
Листвой божественного древа
Ветвясь чрез облачную хлябь, –
Как страсть, что носит лики гнева, –
Трепещет молнийная рябь.
Переводчику
Будь жаворонок нив и пажитей – Вергилий,
Иль альбатрос Бодлер, иль соловей Верлен
Твоей ловитвою, – всё в чужеземный плен
Не заманить тебе птиц вольных без усилий,
Мой милый птицелов, – и, верно, без насилий
Не обойдёшься ты, поэт, и без измен,
Хотя б ты другом был всех девяти камен,
И зла ботаником, и пастырем идиллий.
Затем, что стих чужой – что скользкий бог Протей:
Не улучить его охватом ни отвагой.
Ты держишь рыбий хвост, а он текучей влагой
Струится и бежит из немощных сетей.
С Протеем будь Протей, вторь каждой маске – маской!
Милей досужий люд своей забавить сказкой.
<1903 / 1904>
Любовь
Мы – два грозой зажжённые ствола,
Два пламени полуночного бора;
Мы – два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела!
Мы – два коня, чьи держит удила
Одна рука, – язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.
Мы – двух теней скорбящая чета
Над мрамором божественного гроба,
Где древняя почиет Красота.
Единых тайн двугласные уста,
Себе самим мы – Сфинкс единой оба.
Мы – две руки единого креста.
Барка
Мытарствами теней переграждённый Нил
И неба синее горнило –
Сон зодчего гробниц, что рано дух пленил, –
Как память, сердце схоронило.
Но бледным призраком из ночи гробовой
Встаёт, что было встарь так ярко:
Под вялым парусом, влекома бечевой,
Плывёт, поскрипывая, барка.
И первый из семи, в упряжке бурлака,
Ещё не выступил невольник, –
А в синеве желтел, над явором мыска,
Её воздушный треугольник.
Вот, он загородил зыбей лазурный блеск;
А те, всей грудью налегая
На перевязь, прошли... О, тихий скрип и плеск!
Оплечий смуглых мощь нагая!
И глыб гранитный груз, что молот отгранил!
Вы ль сны безветренного царства?
Вы марево ль теней – богов небесный Нил
И душ загробные мытарства?
Жарбог
Прочь от треножника влача,
Молчать вещунью не принудишь,
И, жала памяти топча,
Огней под пеплом не избудешь.
Спит лютый сев в глуши твоей –
И в логах дебри непочатой
Зашевелится у корней,
Щетиной вздыбится горбатой
И в лес разлапый и лохматый
Взрастит геенну красных змей.
Свершилось: Феникс, ты горишь!
И тщетно, лёгкий, из пожара
Умчать в прохладу выси мнишь
Перо, занявшееся яро.
С тобой Жарбог шестикрылат;
И чем воздушней воскрыленье,
Тем будет огненней возврат,
И долу молнийней стремленье,
И неудержней в распаленье
Твой возродительный распад.
1906
Уста зари
Как уста, заря багряная горит:
Тайна нежная безмолвьем говорит.
Слышишь слова золотого вещий мёд? –
Солнце в огненном безмолвии встаёт!
Дан устам твоим зари румяный цвет,
Чтоб уста твои родили слово – свет.
Их завесой заревою затвори:
Только золотом и мёдом говори.
1912
Август
Снова в небе тихий серп Колдуньи
Чертит «Здравствуй», – выкованный уже
Звонкого серпа, что режет злато.
На небе сребро – на ниве злато.
Уняло безвременье и стужи,
Нам царя вернуло Новолунье.
Долгий день ласкало Землю Солнце;
В озеро вечернее реками
Вылило расплавленное злато.
Греб веслом гребец – и черпал злато.
Персики зардели огоньками,
Отразили зеркальцами Солнце.
Но пока звала Колдунья стужи,
Стал ленивей лучезарный владарь:
Тучное раскидывает злато,
Не считая: только жжётся злато.
Рано в терем сходит... Виноградарь
Скоро, знать, запляшет в красной луже.
1912
Зеркало Гекаты
Лунная мгла мне мила,
Не серебро и не белые платы:
Сладко глядеть в зеркала
Смутной Гекаты.
Видеть весь дол я могу
В пепельном зареве томной лампады.
Мнится: на каждом лугу –
В кладезях клады...
Лунную тусклость люблю:
В ней невозможное стало возможным.
Очерки все уловлю
В свете тревожном, –
Но не узнаю вещей,
Словно мерцают в них тайные руды,
Словно с нетленных мощей
Подняты спуды.
Снято, чем солнечный глаз
Их облачал многоцветно и слепо.
Тлеет душа, как алмаз
В сумраке склепа.
Вижу, как злато горит
Грудой огня в замурованном своде;
Знаю, что ключ говорит
Горной породе...
Бледный затеплив ночник,
Зеркалом чёрным глухого агата
Так вызывает двойник
Мира – Геката.
1912
* * *
Так, вся на полосе подвижной
Отпечатлелась жизнь моя
Прямой уликой, необлыжной
Мной сыгранного жития.
Но на себя, на лицедея,
Взглянуть разок из темноты,
Вмешаться в действие не смея,
Полюбопытствовал бы ты?
Аль жутко?.. А гляди, в начале
Мытарств и демонских расправ
Нас ожидает в тёмной зале
Загробный кинематограф.
Дмитрий Сергеевич Мережковский (1866 – 1941)
* * *
Октябрьский снег первоначальный...
В тиши покинутых садов
Как листья жёлтые печальны
На раннем саване снегов!
Дивясь немых аллей безлюдью,
На тёмном зеркале пруда
Как режет лебедь белой грудью
Стекло предутреннего льда!
И там, у солнечного брега,
Как в первый раз побеждена
Сей мёртвой белизною снега
Живая крыльев белизна!
<1899>
* * *
В небе, зелёном, как лёд,
Вешние зори печальней.
Голос ли милый зовёт?
Плачет ли колокол дальний?
В небе – предзвёздная тень,
В сердце – вечерняя сладость.
Что это, ночь или день?
Что это, грусть или радость?
Тихих ли глаз твоих вновь,
Тихих ли звёзд ожидаю?
Что это в сердце – любовь
Или молитва – не знаю.
<1909>
* * *
Доброе, злое, ничтожное, славное, –
Может быть, это всё пустяки,
А самое главное, самое главное
То, что страшней даже смертной тоски, –
Грубость духа, грубость материи,
Грубость жизни, любви – всего;
Грубость зверихи родной, Эсэсэрии, –
Грубость, дикость, – и в них торжество.
Может быть, всё разрешится, развяжется?
Господи, воли не знаю Твоей,
Где же судить мне? А всё-таки кажется,
Можно бы мир создать понежней.
* * *
Ты ушла, но поздно:
Нам не разлюбить.
Будем вечно розно,
Вечно вместе жить.
Как же мне, и зная,
Что не буду твой,
Сделать, чтоб родная
Не была родной?
Не позже 1914
Зинаида Николаевна Гиппиус (1869 – 1945)
Между
Д. Философову
На лунном небе чернеют ветки...
Внизу чуть слышно шуршит поток.
А я качаюсь в воздушной сетке,
Земле и небу равно далёк.
Внизу – страданье, вверху – забавы.
И боль, и радость – мне тяжелы.
Как дети, тучки тонки, кудрявы...
Как звери, люди жалки и злы.
Людей мне жалко, детей мне стыдно,
Здесь – не поверят, там – не поймут.
Внизу мне горько, вверху – обидно...
И вот я в сетке – ни там, ни тут.
Живите, люди! Играйте, детки!
На всё, качаясь, твержу я «нет»...
Одно мне страшно: качаясь в сетке,
Как встречу тёплый, земной рассвет?
А пар рассветный, живой и редкий,
Внизу рождаясь, встаёт, встаёт...
Ужель до солнца останусь в сетке?
Я знаю, солнце – меня сожжёт.
1905
Вып. 13: http://www.clubochek.ru/vers.php?id=57654 |